У товарища Всеволода Владимирова, судя по всему, была редкая форма лексической непереносимости. Хотя при необходимости классические стихи разведчик цитировал. Видимо, не переносил только свои рифмы.
Беспричинный приступ отвращения к неспецифическим раздражителям – именно так чаще всего толкуют психологическую идиосинкразию (от греч. idios – собственный, частный и synkrasis – смешение). Сильный приступ раздражения, нередко сопровождаемый выраженной физиологической реакцией (задержка дыхания, озноб, «мурашки», всплески аффекта), может вызвать что угодно: определённые слова, какой-то человек, специфический звук, предмет и тому подобное.

Интересно, что если в медицине идиосинкразия считается отдельным симптомом, имеющим свои установленные причины и методы лечения, то в психологии это же слово наделено скорее метафорическим значением. Мы улыбаемся, читая о странной боязни зеркал у Суворова или неопасной нелюбви Эйнштейна к носкам. Лексическая идиосинкразия к словам вызывает иногда недоумение – ну что такого, это же всего лишь набор звуков, зачем так изводить себя.
Однако факт остаётся фактом. У моего дедушки, к примеру, была всегда бурная аффективная реакция на обсценную лексику. И в его случае проблема решалась просто – он запретил всем, кто жил или гостил в доме, произносить раздражающие слова.
А как, к примеру, быть поэту, для которого слова – это и воздух, и хлеб? Вот так попросится в стихотворение какое-нибудь «печенько» – и лечи потом спазмы да сердцебиение.
Кстати, одним из методов «лечения» психологических идиосинкразий считается постепенное, малыми дозами, привыкание к раздражителю. Так что если вдруг заметите, что «мерчандайзеры», «покакушки», «крипта» или «я услышал» в чьём-то тексте отзываются в вас зубовным скрежетом – садитесь сочинять с этими словами стихи. И кто знает, может после тридцать второго произведения физиологическая реакция на нейтральные (по сути) слова исчезнет в небытии.