– Отличный способ психотерапии нашёл для себя этот малый, не находите? – раздаётся за моим левым плечом.
Я резко оборачиваюсь и встречаю цепкий изучающий взгляд лысеющего господина с аккуратной седой бородкой.
– Фрейд, Зигмунд Фрейд, – слегка кланяется господин и продолжает без плавных переходов, – Бессознательное, знаете ли, обладает потрясающим мотивирующим потенциалом. Возьмём вот этого, с позволения, скульптора. Видно же – живёт один, хоть и молод. Куда деть сексуальное влечение, которое, как мы уже знаем, никто не отменял? А если ещё и агрессия подавленная есть – на главную женщину племени? Ну как же – не позволила ему ввести в жилище молодую девушку, отдала её соседу. А злиться нельзя – выгонят на холод. Вот вам и вытеснение, вот и сублимация.
– Окультуренная агрессия? – смиренно подсказываю я, представляя, как мой юный скульптор с наслаждением отсекает лишние частицы камня, хотя с большим удовольствием вонзил бы каменный наконечник в сердце жестокой предводительницы. И добавляю, – удовлетворение детских инстинктов?
– Я вижу, барышня знает толк в психоанализе, – одобрительно кивает Зигмунд и надменно смотрит мне за спину. – А вот некоторые понапридумывали всяких мифов…

– Скажем, мифы придумал не я – это огромный мир коллективного бессознательного. Я только приоткрыл его для тонко чувствующей публики, – иронично возражает внушительный швейцарец, улыбаясь правой щекой. И, полуобернувшись, слегка склоняет орлиный нос над моим запястьем. – Позвольте представиться, Юнг, Карл Густав. Я вижу, анима нашего древнего героя уже хорошо поработала с каменной основой?
– Может, просто вытесненные комплексы? – решаюсь возразить я под одобрительное покряхтывание Фрейда.
– Оставьте, оставьте это! – строго вскрикивает Карл Густав. – Да, комплексы могут быть у каждого. Но единые, разделённые огромными расстояниями образы! Но мощное влияние архетипов самых разных культур!
– Как же можно понять – что именно повлияло?
– Говорить, говорить и только говорить! Усадите нашего ваятеля напротив, спрашивайте и слушайте. И вам приоткроется тайна глубоких пластов бессознательного. Мощный архетип матери-прародительницы говорит с этим художником. Потому его движения так точны и сильны, потому он не дрожит, как неудовлетворённый охотник, прибитый только лишь вожделением. Он – проводник коллективных образов в наш мир обычных людей. – И Юнг впечатывает своё лицо в стекло окошка, будто воочию видит рядом с древним скульптором дикую, зовущую тень анимы с печальными глазами всех женщин, начиная от Евы.

– Да посмотрите же на него внимательно, – прошептал в правое ухо новый голос. В окне возникло отражение весёлых, слегка на выкате глаз и жёсткой щетины усов. – Подумайте: он так одинок не потому, что несчастен. Наоборот, он счастлив, познавая без помех красоту и истину. И кстати – Абрахам Маслоу, к вашим услугам.
– То есть наш скульптор попросту самоактуализируется? – робко пискнула я.
– Ну вот же, совершенно верно. Простота, спонтанность и естественность, запомните это. Человек чувствует своё призвание ваять фигурки женщин, он считает это своей миссией. И вот он отсекает первый кусочек камня – и переживает единение со Вселенной.
– Так уж и со Вселенной? – не удержавшись, фыркает Зигмунд Фрейд.
– Именно, друг мой, именно со Вселенной. Ради меньшей цели стоит ли напрягаться? И заметьте, как справедливо – чем больше человек раскрывает своё природное предназначение, тем он здоровее и счастливее.
– Вы думаете? – Фрейд с сомнением изогнул бровь. – Это уже магия какая-то, право слово.

– Магия и только магия, – мой четвёртый собеседник молодецки тряхнул чёлкой. – Понятно же всякому учёному: всякое искусство порождается изначально первобытными верованиями. Вот товарищ Карл Густав верно подметил – обращается наш скульптор к образу великой Матери. Но не общается с ней, что вы. Задобрить пытается, чтобы, значит, урожай был, чтобы женщины были плодовиты и потомство здоровое.
– А вы сами-то в скульптуре разбираетесь?
– А то. Я и антрополог к тому же, Михаил Михайлович Герасимов, с вашего позволения. – Тонкая улыбка осветила его круглый лик. – А в магии не сомневайтесь. Вот он (кивнул в сторону окна) не сомневается, так и ваяет женщин этих магических.
В этот момент «вот он» поднял лицо, посмотрел мне прямо в глаза и слегка подмигнул. Как бы подсмеиваясь над четырьмя мудрецами, но по-доброму, как и положено истинно творческому человеку. Фигурка в его пальцах становилась всё более женственной, но сохраняла черты молодости. Хотя магия как раз требовала обвисшего, неоднократно рожавшего живота. Можжевеловый дух огня почти покинул свою рыжую оболочку.
И я подумала.
Ведь настанут времена, когда мы сможет с точностью до процента высчитать: сколько в моём творчестве магии, сколько – вытесненных комплексов, а сколько – стремления к самоактуализации. Сможем ухватить ускользающую аниму и выпытать древние секреты человечества.
Зачем? Чтобы знать. Когда знаешь – уже не отдаёшься на милость коварной музе, каким бы она богам ни молилась.
Но даже сейчас, не зная точно. И тогда, когда рождались самые первые вопросы. И долго-долго потом.
Всегда творческий человек захочет создать что-то новое. Что-то, чего не существовало до того момента, как загорелся его уникальный огонёк.